Мужчина в кармане [= Теплая снежинка ] - Юлия Климова

* * *

– В этом году праздничная суета меня ужасно утомляет. Елки, шары… кстати, кто украшал дом? Это перебор, моя дорогая, ты же дизайнер, нужно, в конце концов, знать меру. – Эмма Карловна Фогли, постукивая шпильками высоких красно-коричневых сапог, зашла в гостиную и замерла перед высоченной елкой. – Твоя работа? – Ее укоризненный взгляд остановился точно на мне.

– Да, – вяло ответила я, попивая ледяной апельсиновый сок. К обеду в измученном организме произошли положительные перемены, и я уже была без пяти минут бодра и добра. Одним словом – распогодилось.

– Дима у себя?

– Ага, работает в кабинете. С Германом.

– Я все думала, почему меня нервируют предстоящие праздники… – мама раздраженно поправила волосы, еще раз посмотрела на елку, коротко вздохнула и уверенно прошлась по комнате, демонстрируя фигуру манекенщицы, бриджи «а-ля наездница», белую блузку, щедро украшенную кружевами, серьги, наверняка ранее принадлежащие императрице Екатерине II, и кольцо с огромным жемчугом, которое на любой другой женщине смотрелось бы нелепо, но только не на Эмме Фогли! – Просто я никак не могла решить: где и с кем буду встречать Новый год. За границу меня совершенно не тянет, вечеринки в галерее надоели… ты понимаешь, о чем я?

– О да. Хотя я не представляю, как можно отказаться от вечеринок с морепродуктами…

– Не паясничай. – Мама села в кресло напротив, закинула ногу на ногу и мечтательно посмотрела в окно. – Сегодня я опять приехала без приглашения… – тихо произнесла она, и на ее губах заиграла загадочная улыбка. – Так вот, – добавила она уже громко и четко, – этот Новый год я буду встречать вместе с вами. Ты рада?

– Очень.

– Собственно, я и приехала об этом сообщить.

Интересно, кому сообщить? Мне? Кондрашову? Или… Герману?

Отставив стакан с соком, вытянув ноги, я глубоко вздохнула и закрыла глаза от удовольствия. Во мне вдруг задрожало и запрыгало столько чувств, что губы сами растянулись в блаженную улыбку. Я первый раз действительно почувствовала приближение Нового года – приближение доброго теплого торжества, когда звенят бокалы, когда по-особенному сияют звезды, когда взрываются петарды, когда тайные мечты получают дополнительный шанс и надежду. Герман, удачи! Возможно, тебе нужна именно такая женщина…

– Эмма, здравствуй, – раздался голос Дмитрия Сергеевича, и я, вздрогнув, открыла глаза.

Он стоял совсем рядом… совсем рядом…

Вчера я посвящала ему песни, пропитанные шампанским и страстью…

И, если честно, совсем не жалею об этом…

И вчера я так много поняла и так многого захотела, и месть, игра не имели к этому никакого отношения. И пузырьки шампанского тоже не имели к этому отношения, зато мои сердце, душа и еще один очень серьезный мужчина с греческим носом стали главными участниками драмы под названием «Это все, что тебе нужно»… Приблизительно так.

Взгляд настойчиво пополз по фигуре Дмитрия… Сергеевича (так ребенок осваивает новую территорию, так луноход пробует на вкус чужой грунт, так я через сто лет после свадьбы знакомлюсь со своим мужем…). Он тоже посмотрел на меня и чуть заметно кивнул.

– Привет, – махнула рукой мама, не замечая накала страстей, недосказанности и вечного «быть или не быть, вот в чем вопрос». – Не думала, что застану тебя, но тем лучше. Новый год я решила отмечать вместе с вами, надеюсь, ты не против?

– Как я могу быть против? Я и сам хотел предложить.

– Ты замечательный зять.

– А ты замечательная теща.

Они улыбнулись, обменявшись любезностями, и уставились на меня.

– Да, бесспорно, вы оба – просто потрясающие люди, – бросила я, зная, что в ответ ожидают совсем другое.

– Ты не против, дорогая? – Моя бесподобная мама приподняла идеальные брови, но ни одной морщины на лбу не образовалось.

– Конечно, нет. Чем больше народу, тем лучше. Давно мечтала встретить Новый год по-семейному… Будем читать стихи, водить хоровод, обмениваться подарками, дружно загадывать желания и пить шампанское.

При последнем слове Дмитрий Сергеевич еле заметно усмехнулся, намекая на вчерашний бурный вечер, вернее, на мое дурное поведение, воспоминания о котором я бы не назвала яркими. А мне не стыдно, не-а. Я смело поймала сдержанность серых глаз и, не стесняясь Ее Величества Эммы Карловны Фогли, показала ему язык.

– Я вижу, у вас абсолютное взаимопонимание, – в свою очередь усмехнулась мама, многозначительно поглядывая в мою сторону, – начинаю чувствовать себя лишней… Пожалуй, пойду пообщаюсь с Адой Григорьевной, интересно, что она планирует приготовить для праздничного стола?..

Она неспешно направилась к двери кухни, но около лестницы остановилась и свернула в правое крыло дома – в сторону кабинета, в сторону Германа… Новогоднее меню, видимо, сейчас имело куда меньше значения, чем стройный, подтянутый обладатель солидного блокнота в кожаном переплете.

– Один, два, три, четыре, пять… – тихо начала я считать вслух.

Теперь брови Дмитрия Сергеевича поползли на лоб.

– …шесть, семь, восемь…

– Наташа, могу я спросить…

– Можете. – Я резко поднялась с кресла и решительно подошла к «наилюбимейшему мужу», но через секунду укол шкодливого настроения заставил меня сделать еще один маленький шаг вперед. Не удержавшись, я дотронулась кончиками пальцев до уголка кармана голубой рубашки (его рубашки!) и скорее угадала, чем почувствовала напряжение в каждой клеточкие тела Дмитрия Сергеевича. Мысленно я поблагодарила его за то, что он вчера приехал за мной (так неожиданно приехал!), и, прогоняя блаженное смущение, продолжила: —…Девять, десять… Пора!

Схватив Дмитрия Сергеевича за руку, не давая опомниться, я потянула его к кабинету, вернее, к дальней лестнице правого крыла.

– Наташа… – удивленно произнес он, но мое имя улетело к потолку, не задев ни шаров на елке, ни прозрачных висюлек люстры.

– Скорее, – лишь бросила я и умоляюще добавила: – И тише, прошу вас, тише.

Больше попыток к сопротивлению Дмитрий Сергеевич не делал, то ли и его разобрало любопытство, то ли он попросту решил не связываться со своей ненормальной женой на случай, если это опасно для жизни.

Мы нырнули под лестницу, я распахнула дверь и устремилась по узкому тесному коридору к вожделенной замочной скважине.

Прости, мама, прости, Герман, но я должна знать все… И эти волнение и грех я хочу разделить с самым близким человеком на свете – моим мужем!

– Мы будем с вами подслушивать и подглядывать, – честно прошептала я, тыкая пальцем в замочную скважину. – Я должна знать, что между ними происходит, понимаете?

– Нет, – честно ответил Кондрашов, покачав головой.

– Я подозреваю маму и Германа… что же здесь непонятного?

– В чем подозреваешь?